— Вы провели прошлую ночь в отеле «Колумб»? — спросил он, и она кивнула. — Вы были одни после того, как уложили детей спать?

Она покачала головой.

— Басилио Лусена был с вами прошлой ночью?

— Да.

— Всю ночь?

— Нет.

— Когда он ушел?

— Мы поужинали, а потом уединились в спальне. Он ушел где-то около двух часов.

— Куда он отправился?

— Домой, по всей вероятности.

— А случайно не в Эдифисьо-дель-Пресиденте?

Молчание. В ожидании ответа Фалькон пристально вглядывался в ее лицо.

— Какой деятельностью занимается Басилио Лусена? — спросил он.

— Да чем-то там умозрительным в университете. Он лектор.

— На каком факультете?

— На естественном. То ли на биологическом, то ли на химическом… я точно не помню. Мы никогда об этом не говорили. Наука его не интересует. Для него это положение и оклад, больше ничего.

— Вы давали ему ключ?

— От квартиры? — спросила она, укоризненно покачав головой. — Да вы только посмотрите на Басилио, прежде чем…

— Почему вы так уверены, что я с ним еще не встречался?

Молчание.

— Вы созванивались с Басилио Лусеной сегодня утром? — спросил он.

Она кивнула.

— Что вы ему рассказали?

— Я полагала, он должен знать о том, что случилось.

— Чтобы успеть подготовиться?

— Если бы вы случайно столкнулись с Басилио Лусеной, старший инспектор, вы бы приняли его за интеллектуала. Он, разумеется, человек образованный и мыслящий. Но его интеллект чрезвычайно тонко настроен на очень узкий диапазон частот, а его мыслями восхищается лишь небольшая группа людей. Он разленился из-за отсутствия какого бы то ни было стимула в работе. Дом и машину купили ему родители. У него нет жены и детей. Его доходы позволяют ему не напрягаться. Басилио не из тех, кого кормят ноги, а потому он большую часть времени проводит в горизонтальном положении. Неужели это портрет убийцы?

У Фалькона зазвонил мобильник. Перес с витиеватыми подробностями доложил о результатах выяснения личностей четырех неизвестных, которых засекли камеры видеонаблюдения. Двоих опознали, одного — нет, а по поводу девицы, которую сочли проституткой, обратились в отдел по борьбе с проституцией. Фалькон велел Пересу продолжать поиски девушки, а Фернандеса попросил еще раз обойти квартиры в обеденное время.

Миг слабости Консуэло Хименес прошел. Фалькон съехал с обочины, развернулся и двинулся на запад, к реке. Взглянув на свою заложницу, он попытался понять, о чем она думает. У него появилось ощущение, что кризис близок, что все может закончиться еще до встречи с Кальдероном. Так в его практике происходило всегда: либо дело раскручивалось за двадцать четыре часа, либо они на месяцы увязали в нудной кропотливой работе.

— Мы едем обратно в квартиру? — спросила она.

— Вы умная женщина, донья Консуэло, — ответил он.

— Опоздали, теперь вам ко мне не подольститься.

— Вы много общаетесь с людьми, — сказал он. — Вы их хорошо знаете. Я думаю, вы понимаете, чего требует от меня моя работа.

— Омерзительной подозрительности, вот чего.

— Вам известно, сколько убийств совершается в Севилье каждый год?

— В этом веселом городе? — спросила она. — В городе уличных оваций, постоянных cervecitas у tapitas con los amigos. [14] В городе de los guapos, de los guapisimos? [15] В благочестивом городе Девы Марии?

— В городе Севилье.

— Тысячи две, — сказала она, словно бы подбрасывая цифру в воздух своими окольцованными пальцами.

— Пятнадцать, — уточнил он.

— Удар в спину — это метафорическое убийство.

— Наркотики — вот причина большинства этих убийств. Немногие оставшиеся подпадают под рубрику «бытовые» или «в состоянии аффекта». Во всех этих случаях — во всех, донья Консуэло, — жертва и преступник знали друг друга и чаще всего жили бок о бок.

— Тогда вы столкнулись с исключением, старший инспектор, потому что я не убивала своего мужа.

Они спустились в туннель у старого вокзала на Пласа-де-Армас и, выехав на бульвар Христофора Колумба, покатили вдоль реки мимо арены для боя быков «Ла-Маэстранса», здания оперы и Золотой Башни. На воде играли яркие солнечные блики, высокие платаны шелестели густой листвой. В такое ли время сознаваться в убийстве, чтобы все оставшиеся весны провести за решеткой?

— Отрицание — это очень стойкая жизненная позиция… — начал он.

— Не знаю, мне не приходилось ничего отрицать.

— …потому что не возникает сомнений… никаких.

— Я либо лгу, либо сама глубоко заблуждаюсь, — сказала она. — Но по крайней мере себе я всегда говорю правду.

— Но говорите ли вы ее мне, донья Консуэло?

— Пока… но, возможно, я передумаю.

— Не понимаю, как вам удалось убедить бывших пассий вашего мужа, что вы безголовая шлюшка.

— Я соответственно одевалась, — ответила она, постукивая ногтями по стеклу, — и соответственно разговаривала.

— Значит, вы превосходная актриса.

— И это против меня!

Их глаза встретились. Его — мягкие, карие, с табачным оттенком. Ее — две аквамариновые льдинки. Он улыбнулся. Вопреки его желанию, многое в ней ему нравилось. Ее твердость. Ее волевой рот. Интересно, какой он на вкус, подумал он, но сразу же отбросил эту мысль. Они пересекли мост Генералиссимуса, и он сменил тему:

— Я раньше как-то не замечал, что тут настоящий франкистский уголок. Этот мост, улица Карреро Бланке.

— Как вы думаете, почему мой муж жил в Эдифисьо-дель-Пресиденте?

— Мне кажется, тогда все подражали Пакирри. [16]

— Да, верно, моему мужу нравились los toros, [17] но Франко ему нравился еще больше.

— А вам?

— Я его не застала.

— Я тоже.

— Вам надо бы покрасить волосы, старший инспектор, я думала, вы старше.

Они припарковались на стоянке. Фалькон позвонил на мобильник Фернандесу и велел ему зайти в квартиру Хименеса, потом вместе с сеньорой Хименес поднялся на лифте на шестой этаж и, кивнув полицейскому, провел ее в квартиру. Они прошагали по пустому коридору к крюку в стене, и у Фалькона опять возникло ощущение «двойного прохода» — своего и убийцы. Они уселись в кабинете и молчали до появления Фернандеса.

— Покажите, пожалуйста, сеньоре Хименес ваши картинки, — сказал Фалькон. — В том порядке, в каком они идут на пленке.

Фернандес стал один за одним протягивать ей снимки, и каждый раз она отрицательно качала головой, но когда у нее в руках оказался последний, глаза ее расширились и буквально впились в запечатленное на нем лицо.

— Кто на этом фото, донья Консуэло?

Она вскинула на Фалькона взгляд, словно зачарованная, завороженная каким-то чудом.

— Басилио, — сказала она да так и осталась сидеть с открытым ртом.